Выбор. отрывок из "Вокзал потерянных снов" Чайна Мьевиль– Что он совершил? – обреченно спросил Айзек.
Он виновен, – спокойно отвечал гость, – в краже выбора, в преступлении второй степени тяжести, в злодеянии, усугубленном крайним неуважением.
– Это как понимать! – взревел Айзек. – Что натворил Ягарек? Какая еще кража выбора? Для меня это абракадабра!
– Гримнебулин, это единственный поступок, считающийся у нас нарушением закона, – монотонно, но уже с заметным раздражением сказал Каръучай. Взять не то, что можно… абстрагироваться от действительности, забыть, что ты – узел в матрице, что у твоих поступков будут последствия… Мы не вправе выбирать иное бытие. Что есть общество, как не способ, позволяющий всем… всем нам, индивидуальностям, иметь выбор? – Каръучай пожал плечами и повел рукой вокруг себя. – В твоем городе много говорят об индивидуальностях, но давят их, загоняя в иерархии, пока их выбор не ограничивается тремя видами убожества. Наша пустыня небогата, порой мы голодаем, страдаем от жажды. Но у нас ровно столько вариантов выбора, сколько их вообще существует. Нельзя только забывать себя, забывать о существовании своих товарищей, жить так, будто только ты один – индивидуальность… И воровать пищу, и отнимать у другого шанс съесть ее, и лгать о добыче, и лишать другого возможности получить ее, и впадать в бешенство, и нападать без причины, и оставлять другого без выбора: получать раны или жить в страхе… Дитя, укравшее плащ того, кого любит, чтобы пахнуть ночью, крадет возможность носить плащ, но это же с уважением делается, с излишком уважения… Иные кражи и уважения не требуют для смягчения вины. Убить не на войне, не ради самозащиты, а ради убийства – это крайнее неуважение, ведь ты не только отнимаешь выбор на сей момент: умирать другому или жить, но отнимаешь его на все остальное время. Выбор порождает выбор… если ты позволяешь чужому выбору жить, другой может предпочесть охоту на рыбу в соляном болоте, или игру в кости, или дубление шкур, или сочинение стихов, или тушение мяса… и одной-единственной кражей ты лишаешь его всех этих вариантов выбора. Это не что иное, как преступление высшей степени тяжести. И все кражи выбора отнимают у будущего, а не только у настоящего…
– Что натворил Ягарек?! – вскричал Айзек, и Лин проснулась, ее руки нервно затрепетали. – Что значит «кража выбора второй степени тяжести»?
– Ты бы назвал это изнасилованием, – бесстрастно отозвался Каръучай.
«Ах, вот как! Я бы назвал это изнасилованием?» подумал с закипающей иронией Айзек, но поток злого презрения не мог утопить в себе страха.
«Я бы назвал это изнасилованием…»
Воображение Айзека заработало. Немедленно. Подобное деяние подразумевало смутную, туманную жестокость, таящуюся в мозгу гаруды («Он что, бил ее? Удерживал против ее воли? А она? Проклинала его, отбивалась?»). Но зато Айзек сразу ясно определил все «украденные» Ягареком варианты выбора, все уничтоженные им возможности. Возможность не заниматься сексом, не подвергаться побоям. Возможность не беременеть. Ну а если… а если забеременела? Возможность не делать аборт? Не иметь ребенка?
Возможность относиться к Ягареку с уважением? У Айзека зашевелились губы, и Каръучай поспешил опередить:
– Он украл мой выбор.
Айзеку понадобилось несколько секунд – смехотворно большой срок, – чтобы понять смысл услышанного. А затем он ахнул и уставился на собеседницу, впервые заметив изящные изгибы узорчатых грудей, таких же бесполезных, как и оперение райской птицы. Хотел что-нибудь сказать, но язык не слушался. Мозг тоже: завладевшие Айзеком чувства не давали себя выразить словами.